БАШАКОВ МЕЖДУ "ТАНКАМИ" И "СТУПЕНЯМИ" (Москва, ЦДХ, октябрь 2002)
[ ]
В последнее время Михаил Башаков отмечается в ЦДХ чуть ли не каждые два месяца.
И всякий раз приходится гадать о составе: официальные анонсы были неизменно
скупы и противоречивы. Увидав на этот раз на сцене не три, а четыре стула, я
почувствовал, как ёкнуло моё сердце: неужто порадуют электричеством? Сомнения
быстро рассеялись: Михаил вновь объявился со своей любимой акустической свитой
- Дима Максимачёв, вскормленный “Танками”) и Настя Макарова (бэк-вокалистка,
оттолкнувшаяся от “Ступеней”).
Оказывается, четвёртый стул предназначался для губной гармошки Насти! Никакого
разочарования не испытываю: люди, относящиеся к инструментам столь тепло просто
не умеют расстраивать публику.
Поприветствовав всех на каком-то птичьем языке - “чики-чик!” - Башаков затянул
“Голышом”, имея в виду, что он не держит фиги за пазухой и каким пришёл в этот
мир, таким и предстаёт здесь, перед нами. И тут же покаялся в своей ещё не свершившейся
“продажности” “Золотым Самбади”. Вообще-то Башаков был в этот вечер жутко зол
на МТВ, “выпустившее погулять” бездарный мультик по мотивам “Элис”, но не желающее
пристраивать у себя ни одной (!!) песни из новой программы. Поэтому-то в строки
“может, пел нестройно он, ну и что же дальше??!!” он вложил такую лютую язвительность,
что поневоле захотелось оправдаться перед ним за то, чем ещё не помог. Башаков
справедливо честил не только малодушнхых нас, но и обращал слова “И я нажал
на кнопку “off” - мне не нужна твоя любовь” непосредственно к Мите.
Последний улыбчиво принимал предостережения Мэтра, которые ему пока совсем
не грозили. Весь концерт он играл так, что его тело было подобно умело отстроенной
ударной остановке.
“Мы - питерские музыканты, к вам заехали на час!” - наконец-то поприветствовал
зал Михаил, а где-то на галёрке авторитетно пробасили: “Мало!” В самом деле
времени, отведённого Башакову под концерт непреклонной администрацией ЦДХ катастрофически
не хватало, и Михаил, чувствуя это, умудрялся использовать во благо даже собственные
оговорки. Так Митя Максимачёв периодически переименовывался в “Мистю”. А в середине
концерта, отхлебнув минералки и оправдывая чрезмерное “уаххх!!”, Башаков внезапно
вспомнил о своём прошлом рекламного менеджера на радио “Балтика”: “Это не реклама,
вы не подумайте! По моему, лучший рекламный ролик сочинили Ильф и Петров. Помните,
в “Двенадцати стульях” эпизод, когда Остап демонстрирует Эличке Людоедочке...
ой - Элле Людоедовой (ну неважно!) чайное ситечко. Элла произносит: “охО!”,
а Остап возражает: “Нет, это никакое не “охО!”, это - “ОГО-ГО!!”. Лучшая реклама!!!”.
Вспомнив, что “Время уходит” и предлагая немного поговорить “Великому Устюгу”,
Башаков рьяно взялся за записки. Притворно сетуя, что записки ноне стали писать
большие, он, тем не менее, читал их с плохо скрываемой радостью. “Привет Михаил,
на связи Чапай и Петька. Мы тут сидим, а нам не наливают (“нам тоже, кстати!”
- парирует Башаков). Ну видать, карма такая!” - “Вот это точно!!!” - Михаил
в неподдельном восторге - умело затронули буддистскую тематику. Но мысль о том,
что “не наливают”, видать, засела глубоко, и Башакова неумолимо тянет за кулисы:
“Наверное, сейчас пока споют мои друзья, а я пока пойду... того...”
“Друзья”, ни много, ни мало, решили презентовать новый проект “МА” (“с этого
слога начинаются наши фамилии”). Сначала была всем известная “Осеннее серебро”,
а затем - гениальная “Баллада о Светлане и Денисе”: неожиданно жестокий романс
на манер “Он был батальонный разведчик” и “Шар голубой” - о том, как неверный
Денис сподвиг выпить любимую Светлану уксус, но после и сам не лучше кончил:
Потом он взобрался на башню
И молнией ринулся вниз
Так кончилась жизнь негодяя
Которого звали Денис.
Это успех - подоспевшего Башакова просят продолжить “негодяйскую” тематику.
Михаил воспроизводит нечто подобное, потом, в ответ на заказ почитать стихи
произносит: “А сейчас и будут... почти стихи. Вещь ещё свежая, сырая. Короче,
щаз заодно прилюдно репетнём”.
Продираясь сквозь дебри рэппующих строк и немилосердно забывая слова, Башаков
пел несвойственную себе песню о горестной судьбе нашей Родины. Некогда СССР
был “большим цирком”, который, нерадивые люмпены норовили как-то урезать:
Когда-то Цирк казался нам очень большим
Мы вели себя глупо; нарушали режим
Не берегли инвентарь, шатёр ветшал
И кто-то всё время его уменьшал.
Теперь в Цирке слишком тесно - и песни пишутся только лишь в состоянии абсолютного
покоя. “Сочинять можно лишь тогда, когда твоё сердце пусто, когда в нём поселилась
тишина”. “Сердце, полное тишины” припасено на бис. Спели бы и ещё, да суровая
полная тётенька слишком советского типа, продолжая Цирк уменьшать, насильственно
зажигает в зале свет. “Был бы здесь занавес, вы бы легче поняли, что концерт
окончен,” - подытоживает Башаков. Наверное, занавес был вынесен из Цирка вместе
с остальным “ненужным” инвентарём.
